Предисловие.
Это будет в формате рассказа, наверное. Будет добавляться постепенно. Пока не знаю, сюда же буду дописывать или буду постить новые части новыми постами.
Пока же, чтобы обезопасить себя, людей, с которыми делил хату и дачки, а так же людей, которые меня охраняли, хоть и не испытываю ни капли солидарности к последним, официально сообщу: Всё выдумка и любое совпадение с реальными именами и событиями случайно. Случайно ли на самом деле знают или узнают те, кому я доверяю, остальные пусть воспримут эти посты, как занятную (надеюсь) беллетристику на криминальные темы.
Глава I
Она будет скучная, о том, какие события привели меня в тюрьму и какие черты характера и личности этому способствовали.
Хотел было в эпиграф поставить известное высказывание про суму и тюрьму, но передумал, банально. Но, тем не менее, поговорка на редкость верна. До своего посещения СИЗО «Кресты» в качестве арестанта, я иногда примерял на себя роль тюремного обитателя, мол, как бы оно было бы, но никогда всерьёз не думал, что таковым окажусь.
А начиналось всё довольно умиротворённо. Купили новую квартиру, переехали, прописаться не успели – агент чего-то тянул. Неподалёку жил друг по форуму, с которым мы несколько раз встречались пропустить по паре пива. Вечером второго мая десятого года решили мы, что пиво на остановке – довольно маргинальный способ времяпровождения и лучше и интеллигентней будет взять коньячку да к тому другу в гости и забуриться. Коньячок шёл хорошо, но долго ли, коротко ли, а пора настала домой идти. Друг на правах аборигена вызвался проводить меня до дому, что было весьма кстати, учитывая моё незнание района.
Подъезд мой имеет два выхода, парадный, выходящий во двор, и чёрный, обращённый к метро. Им-то мы все несколько дней после переезда и пользовались, а в этот раз подошли как раз со стороны парадного. Фактически, я первый раз попадал в дом с той стороны, потому немудрено, что я перепутал входы и сунулся не туда. Поняв ошибку, я спустился по бетонной лестнице подъезда, но путь мне перегородили два сильно пьяных тела. Не вступая в обычные диалоги с целью выяснить место моего проживания, две довольно здоровые тени пошли на меня. Будучи в благостном расположении духа, я пытался объяснить гражданам, что я свой, вон в том, соседнем подъезде живу, но граждане настроены были решительно и радикально: меня видят впервые, система «свой-чужой» однозначно говорит о втором варианте, этил в крови времени на размышления не даёт.
Сложно сказать, что было первым, что вторым. По наиболее достоверной версии, выработанной значительно позже мной и моим тогдашним попутчиком, сначала синяк, стоявший напротив моего товарища, схватил его за рукав, на что тот довольно технично отреагировал выхватыванием перцового баллончика и заливанием противника. В то же время стоявший напротив меня синяк почуял начало экшена, которое я благополучно прощёлкал, как дурак повторяя: «Пацаны, свои, я вон тут живу!». А почуяв экшен, синяк стал махать кулаками и довольно сильно засветил мне в глаз.
Тут произошло определяющее событие, один мой кореш назвал подобное термином «забрало упало», другой – «калитка отъехала». Я же скажу следующее. С самого детства я замечал за собой способность впадать в боевую ярость, если меня доставали только словами, я зверел медленно и постепенно, всё меньше и меньше контролируя себя, если же меня били, особенно по голове, состояния переключались щелчком.
Однажды я на бегу ударился о край крыши веранды на территории детского сада – зимой снегу намело, потому украшения крыш, рассчитанных на детскосадников, спускались ниже роста учеников начальной школы. У меня потемнело в глазах – в прямом смысле – полная чернота, ничего не вижу, потому максимум усилий на то, чтобы открыть глаза. И ещё желание кому-нибудь зазвездить. Даже не желание, а тело само стало наносить удары ногами в пространство, после того, как я упал от удара на спину, пока не почувствовал, что куда-то попал. После этого чернота стала спадать, я увидел склонившихся надо мной друзей и ещё одного, уходящего от нас. Оказалось, именно ему я попал, причём, в лицо. Более того, все остальные уверенно говорили, что я видел, куда бью и удар был прицельным. Они даже спорили, мол, может, я подумал, что это Дима, тот, по кому я попал, меня ударил, и всё такое. Мне пришлось бежать следом за обиженным мною другом и объяснять, что я не видел, куда бью. Друг мне поверил не сразу и крайне неохотно.
Второй раз меня выводили медленно, парень из моего же класса дразнил и обидно, хотя и не очень больно бил в лоб. Я рос маленьким и слабым, потому такие дела со мной провернуть было довольно легко, однако я зверел и наступал на обидчика. Поле зрения становилось всё меньше, сверху и снизу наползала чернота, я меньше и меньше контролировал себя, пока, наконец, не схватил швабру и не попытался нанести колющий удар в глаз противнику. Ну как попытался. Меня в тот момент не было во мне.
Следующий раз был в той же школе, когда на физре зимой при зимней перестрелке с параллельным классом мне в голову прилетел ледяной снежок. Парни из моего и другого класса наблюдали как я, маленький и физически не крепкий, кидался на огромного второгодника (ходили слухи, что ему уже шестнадцать в седьмом классе), тот меня брал за руку и за ногу и просто откидывал в сугроб. Я вставал, утробно рыча, и снова кидался в атаку.
В общем, суть такова: те или иные обстоятельства иногда могли переключить меня из нормального состояния в состояние ярости, постепенно либо рывком, это неважно. В этом состоянии я переставал видеть что-либо вокруг. Ну как переставал – я, тот, кто сознаёт себя внутри моего черепа, в темноте за глазами, переставал видеть. Как и переставал контролировать действия своего тела. Словно оказывался в крошечной тёмной комнате, отрезанный от внешнего мира, ощущал, что что-то происходит, руки-ноги дёргаются, но зачем и как – не понимал. А в то же время кто-то или даже что-то смотрело и видело моими глазами и било моими руками и ногами, причём, действуя каждый раз без особых тактических хитростей по директиве «Напасть в лоб и уничтожить любыми средствами».
Вот и в тот раз удар по голове переключил меня, на глаза упала темень, а «любыми средствами» оказался висящий на поясе нож. Когда меня отпустило, то есть, через несколько секунд, я обнаружил себя стоящим напротив одного из синяков, в руке моей нож, как я его достал – я не помню. Кореш мой предпринял грамотный манёвр тактического отступления, что следовало сделать и мне, но я просто не успел, второй синяк побежал за ним. Мой визави хрипел и требовал, чтобы я позвал своего друга, я отказывался и требовал от#б@ться от меня. Спустя пару минут кружения, когда оппонент наступал, а я отходил, демонстрируя оружие в руке, но не пуская его в ход, я заметил, что второй синяк возвращается. Поняв, что вдвоём они меня задавят, я, улучив момент, когда мой противник отвлёкся на своего товарища, рванул прочь. Как оказалось, в мгновения чёрной ярости я ударил ножом того, второго. Я позже смутно припоминал ощущение лёгкого сопротивления на руке, как будто задел полу одежды. На самом деле, нож пробил мышцы и вспорол две кишки, нанеся довольно большую колото-резаную рану. Сквозь одежду, которая в ночь со второго на третье мая при питерском холодном ветре была на синяках отнюдь не лёгкая. Эта же одежда стёрла кровь с клинка при обратном движении – удар вышел не только мощным, но и быстрым. Может показаться, что я горжусь тем, что сделал. Да, в некотором роде, горжусь. Я защитил себя, пусть и будучи невменяем в момент удара. Лучше пусть двенадцать судят, чем шестеро несут, это я повторяю и сейчас, после прохождения через отделение, ИВС и СИЗО. До этого эпизода на каверзный вопрос «способны ли вы при необходимости убить человека», которым на первых курсах развлекались некоторые знакомые барышни, я отвечал, что надеюсь, что да. Теперь я уверен, что могу, я не буду думать о моральных аспектах, когда на меня или на моих близких нападёт какой-нибудь отморозок, я переключусь в состояние боя и буду наносить удары агрессору, пока меня не отпустит. И поэтому я спокоен за своих близких, пока они рядом со мной, тем более, что нож у меня всегда на поясе.
Но вернёмся к нашим баранам. Вот они, противники, вот он я, бегущий со всех ног к углу, крича компании молодых парней и девчонок, тусующих у крайнего подъезда, чтобы вызвали ментов. За углом, убедившись, что нет погони, я тщательно осмотрел нож, убедился, что крови на нём нет и попробовал позвонить корешу. Его телефон не отвечал и, опасаясь, что негодяй успел-таки догнать его и отметелить я (не ржать!) набрал ментов и описал ситуацию. Усталая барышня посоветовала мне идти к отделению, что я и сделал. По пути встретил молодого человека, позже представившегося, как отставного офицера милиции, сопроводившего меня к отделению и посоветовавшего забыть про нож. С трудом мы добились того, чтобы заспанный упитанный и круглолицый дежурный записал моё обращение на счёт нападения, после чего, выйдя из отделения, я с телефона попутчика таки дозвонился до кореша (на моей трубе села батарея). Тот оказался жив-здоров, благополучно сидел дома и я, успокоившись, отправился спать. Ночью меня тошнило, тогда я думал, что от коньяка, позже, созерцая фиолетовый фонарь на пол-лица, я понимал, что имело место лёгкое сотрясение. Потом нагрянули опера (я сперва принял их за бандюков и подумал, что это синяки позвали корешей), разбудили, записали показания и свалили. Подчеркну, что о том, что я порезал кого-то, я не знал. Удар был в момент чёрной ярости, я ничего не видел, ничего не помнил, между ударом по моей голове и моментом просветления я был как-бы в чёрном мешке и нож в руке осознал с удивлением. Проспав до шести, я успешно съездил по рабочим делам на Невский, вернулся, и снова погрузился в сон. А около одиннадцати утра меня разбудил телефонный звонок. Мужской голос настойчиво приглашал меня явиться в 44-е отделение милиции, где я ночью записывался на предмет нападения на меня синяков.
