Хельги подошёл к турникету. В нескольких метрах от него негромко загудели электромагниты, вмурованные в бетонный жёлоб маглев-дороги. Значит, минут через пять прибудет поезд, остановится, искря катушками, выпростает из своего бледного брюха шасси, и, присев на них, отпустит в сентябрьскую прохладу своих пассажиров.
Хельги зябко повёл плечами. По утреннему холодный стылый ветер, игравший жёлто-зелёными берёзовыми листьями, рассыпанными по перрону, не мог проникнуть под его красно-белую кожаную куртку, но ощутимо холодил ноги, защищённые только старомодными светло-синими джинсами. Мимо проковыляла бабка, глянувшая на Хельги так, будто он был виноват во всех смертных грехах. Ему было всё равно, он привык, что бабки постоянно принимают его то за бандита, то за неонациста, то ещё за какую-нибудь пакость. Да это и не мудрено. Что ещё могут сегодня подумать бабульки-пенсионерки, при виде высокого голубоглазого парня с правильными, «арийскими» чертами лица, коротко стриженными светлыми волосами, плечистого и крепкого?.. Да ещё и часто небритого.
Сегодня он впервые за весь месяц воспользовался бритвой. Потому, что Милонега не любит, когда его щёки колючи.
Они были примечательной парой. Рослый скандинав и японка с настолько русским именем, что русские матери давно перестали называть так своих дочерей. Прихотливая судьба привела сюда более сорока лет тому назад её деда и бабку, а двадцать лет спустя и его отца. Провела через «новый железный занавес», через бойкоты внешней конфедерации, через непробиваемую бюрократию русских чиновников, привела сюда, в Россию, чтобы год тому назад эти двое встретились и не захотели расставаться.
Хельги смотрел на бетонный жёлоб, убегавший за поворот. Поезд должен был прибыть совсем скоро, но тем медленнее тянулись секунды. Казалось, магниты гудят уже целую вечность, а состава всё не было.
Когда Хельги узнал, что Милонегу отправляют на месяц в командировку в столицу, он чуть было в серьёз не собрался ворваться к ней в офис и размазать её шефа по стенке. Целый месяц без неё! Сейчас он с удивлением вспоминал этот период. И как он только выдержал?..
Наконец показался локомотив. Толстой серебристой змеёй поезд прополз мимо, замедляя ход, остановился, и, бухнув чем-то, с лёгким скрипом опустился вниз, на невидимые из-за края жёлоба стальные колёса. Двери, как всегда оказавшиеся строго напротив турникетов, плавно и бесшумно разъехались в стороны, проводница в синей форме выглянула наружу и снова скрылась, пропуская пассажиров. Хельги всматривался в заспанные лица выходивших из вагона, нагруженных баулами и сумками, пытаясь найти Милонегу, но она почему-то всё не появлялась.
Вдруг на его глаза легли чьи-то тёплые ладошки. Хельги накрыл их своими, отвёл в стороны и, обернувшись, увидел Милонегу ужасно довольную тем, что её проделка удалась. Он обнял её, приподнял над перроном и закружил, а она счастливо смеялась и делала вид, что вырывается. Наконец, Хельги поставил её на асфальт, подхватил одной рукой её дорожную сумку, второй крепко прижал саму Милонегу к себе – так теплее, – и они неторопясь направились к парковке, где стоял, важно посматривая овальными фарами на остальные машины, громадный хельгин внедорожник.
* * *
Хельги сидел за столом и рассеянно слушал щебет Милонеги. Ополаскивая в раковине тарелки, она рассказывала о том, как проводила время в столице, и как на презентации один дядька пытался было клеиться к ней, и какой отпор он получил. Хельги подумал о том, как много, оказывается, перепачкалось посуды. Едва переступив порог, даже толком не раздевшись, Милонега принялась готовить по-царски изысканный завтрак, время от времени бросая неодобрительные взгляды на немытую сковородку на плите и ворча под нос, мол, так и знала, что весь месяц будет одной яичницей питаться. Домыв последнюю тарелку, она выключила воду, вытерла руки и направилась прочь из кухни. Когда она проходила мимо Хельги, он коварно подтолкнул её, и, под её якобы протестующий визг, подхватил на руки, и понёс в спальню.
* * *
Хельги осторожно выскользнул из-под одеяла. Спящая Милонега представляла собой на удивление умилительное зрелище. Впрочем, наверняка в мире нашлось бы много молодых людей, готовых с пеной у рта доказывать Хельги, что их возлюбленные выглядят ещё милее.
Хельги оделся, взял со стола чёрную кожаную папку, аккуратно подоткнул одеяло и вышел из комнаты. Натягивая в прихожей куртку, он снова подумал о ней, свернувшейся калачиком, отпихнувшей в сторону подушку. Она, почему-то, не любила подушки, а когда спала на боку, то подкладывала под голову край одеяла. Или его руку. Хельги нахмурился – надо было завезти папку с отчётом шефу Милонеги, а потом ехать в институт.
* * *
По общему корпусу института пройти мог чуть ли не любой прохожий, единственным представителем власти тут был вахтёр дядя Митя, носатый старикашка на проходной. Он вечно дремал в своей будке, и даже если сканер пищал, сообщая, что через ворота проходит посторонний, дядя Митя только сопел во сне. Лишь изредка доносилось из будки его сварливое: «Хде пропуск?». Зато в Закрытое Крыло пройти могли только избранные. Хельги стоял в коротком коридорчике и смотрел на дуло пулемёта, торчащее в турели под потолком. Если вдруг анализ его ДНК и «съёмка морфологических параметров», как говорил автор системы смешливый доцент Зеленевич, а попросту пропорции тела Хельги, так вот, если всё это не совпадёт с образцом в базе данных, то он, Хельги, окажется заперт в этой комнатке из бронированного стекла, пока не прибудет внутриинститутский отряд спецназа. Время от времени система Зеленевича сбоила, и тогда кто-то из сотрудников приходил на работу в синяках от прикладов.
Его пропустили. Хельги прошёл в кабинет руководителя Проекта. Ему повезло, зам руководителя тоже был там. Хельги вкратце изложил свою просьбу. Руководитель, плотный мужичок с остатками рыжей шевелюры на висках, налился краской и зашипел на него.
- Да вы тут что, в игрушки все играете?! Вы же сами, господин Сварттанн, вы же сами!.. – Руководитель всегда, когда злился, обращался к собеседнику «на вы», по фамилии и обязательно через «господина». – Вы что, забыли, как я лично! Лично!!.. Как я сам приходил к главврачу и уговаривал его допустить вас к тренировкам, когда вы пришли с температурой тридцать семь и отказались уходить домой?! Как я… И вот теперь вы заявились и вещаете о том, что вам нужен отпуск! Неделя! Месяц до старта, а ему – неделя! Да знаете что...
Руководитель подавился словами и замер посередине кабинета, багровый от возмущения.
- Зачем хоть отпуск-то понадобился? – Изнурённо спросил вечно усталый зам.
- Ко мне приехали, - хмуро пробубнил Хельги, угрюмо разглядывая рисунок паркета.
- А. Ваша эта… как её?.. – Зам поморщился и неопределённо шевельнул рукой. – Ну, как, дадим, что-ли? Отпуск-то? По всем табелям Хельги опережает график.
- И ты, Брут?! – Возопил Руководитель, воздев руки к потолку. Потом перевёл взгляд на Хельги, и устало махнул ладонью. – А… Впрочем, берите свой отпуск. Отстанете от графика – перейдёте в запасной состав…
* * *
Домой Хельги возвращался, словно на крыльях. Вихрем пронёсся он по дорожке, ведущей от стоянки к подъезду, молнией взлетел без лифта на свой четвёртый этаж, отпер дверь и ворвался в прихожую. Милонега стояла перед зеркалом, в халате, суша полотенцем волосы – должно быть, только что из душа. Хельги подхватил её на руки и закружил по квартире.
- Неделя! Неделя! Только ты и я! – Орал он, переполненный восторгом.
Наконец, он поставил её на пол и встал напротив, тяжело дыша.
- У, эмоций сколько, аж из ушей брызжет! – Смеялась она. Потом её взгляд скользнул вниз, к ботинкам Хельги и по её красивому лобику пробежала морщинка.
- А обувь-то и не снял! Я тут убираю, убираю, – небось, раз всего за месяц прибирался то, – а он грязи нанёс! Ну Хельги-и! А ну, марш в прихожую!
Хельги отправился снимать ботинки, на ходу умиляясь виду сердитой Милонеги, которая уже деловито спешила за пылесосом, шаркая старыми стоптанными шлёпанцами. Надо бы новые тапочки купить, тёплые, чтоб на меху, машинально подумал он.
Он разделся, прошёл на кухню и уселся перед телевизором, обедать. Тут, на кухне стояла старая модель телевизора, кинескоп что-то барахлил, из-за чего временами пропадала объёмность. Негромкое гудение в большой комнате смолкло, и Милонега вошла в кухню и села на соседнюю табуретку. Она успела сменить халат на свою домашнюю одежду – тёмно-синие спортивные штаны и жёлтую футболку в поперечную тёмно-фиолетовую полоску. Хельги подумал вдруг, что, гудя пылесосом в этой футболке, она похожа своей деловитостью на шмеля.
- Между прочим, есть перед телевизором – вредно! – веско заявила она.
- Угм, - промямлил он с набитым ртом. Потом, прожевав, добавил. – Так вредно, если без ограничений, попкорн там, или крекеры, или ещё чего, из мисок больших таких. Это вот Жарнов так любит – усядется перед «ящиком» и хрустит канцерогенами всякими. А у меня же тарелка - что с телевизором, что без него, съем свою порцию – ни больше, не меньше.
Как-то странно это прозвучало, как будто Хельги говорил не с ней, а с малознакомой тёткой какой-нибудь. Месяц разлуки давал о себе знать, между ними образовалась какая-то стенка отчуждённости, непривычности, надо было срочно её ломать.
- Да, кстати, твой Жарнов звонил, буквально за пять минут до твоего прихода. Он устраивает у себя в своём загородном доме «большие посиделки», как он сказал, а по-моему, простую пьянку. Ну и вот, он нас зовёт, тебя и меня.
- И как ты?
Хельги знал, что Милонега не очень любит подобные «мероприятия». Вот и сейчас по её скептическому выражению лица можно было догадаться, что скорей всего она откажется.
- Ты знаешь, – начала она. – Я не одобряю ваши, хм… возлияния. Но мы так давно никого из них не видели…
Она колебалась, не зная, что выбрать. Он взял её ладонь в свои и сказал.
- Заяц, если не хочешь, мы никуда не поедем. А повидаться с ними можно будет потом. Скажем, пригласим всех в какую-нибудь кафешку…
- Ну нет уж! – Решительно заявила она. – Ещё и по забегаловкам всяким ошиваться! Поехали давай, если люди зовут!
* * *
Почти все подходящие для парковки площадки у дома Жарнова были заняты разномастными автомобилями гостей, и Хельги пришлось встать за поленницей, в жутко неудобном месте. Милонега спрыгнула с высокой подножки и направилась к дому по дорожке, выложенной бетонными плитками. На крыльце уже стоял сам хозяин, Ильгам Жарнов, стройный, блондинистый и вечно чему-то улыбающийся. На его светло-бежевой рубашке нежно краснело пятнышко соуса, красноречиво свидетельствующее о том, что он вышел к гостям прямо из-за стола. На полпути к дому Хельги догнал Милонегу, и они вместе подошли к крыльцу.
- Здорово, ребята! Проходите в дом! – Ильгам был само гостеприимство. Он лучился от радости так, словно Хельги привёз ему чемодан с деньгами.
Хозяин провёл гостей через холл в большую светлую комнату, середину которой занимал огромный стол. Кого-то из сидевших за столом Хельги знал очень хорошо, как, например, Пауля и Валеру, кого-то видел пару раз на других вечеринках, а кого-то видел впервые в жизни. И все эти люди сосредоточенно жевали, видимо, закусывая первую стопку водки, на которую Хельги с Милонегой опоздали.
- Вам штрафная! – Весело провозгласил Ильгам. – Хельги, не куксись, я всё вижу! У меня, между прочим, на первое сегодня самая настоящая чистая водка, без всякого там псевдоалкоголя!
* * *
За окнами давно стемнело, все потихоньку разбрелись по дому. Валерий в небольшой компании приканчивал остатки псевдоалкоголя в большой комнате, которую Ильгам называл залом. Сам хозяин, выпивший уже достаточно, вёл в одной из верхних комнат какой-то диспут с нынешней пассией Валерия, кажется, её звали Светой. Туда же недавно ушла и быстро опьяневшая Милонега, по её словам, послушать, что люди говорят.
В тёмном прохладном холле зажгли камин, и Пауль что-то наигрывал на гитаре, сидя на табурете в дальнем углу. Хельги расположился в удобном старом кресле и ворошил угли длиннющей кочергой. Иногда он задевал горящую головешку, и та падала, приминая языки пламени, и тогда Пауль негромко просил подкинуть дров. Хельги смотрел в огонь, и ему казалось, что пламя танцует для него одного, касаясь щёк и лба дружеским жаром. Пепел на каминной решётке чуть подрагивал в токах горячего воздуха, по отгоревшим углям пробегали волны багрового жара и искры, разбуженные движениями кочерги, взлетали вверх, исчезая в трубе. Идиллию нарушало лишь отсутствие Той, которая…
Хельги почувствовал, что соскучился. Он прошёл мимо медитирующего под свой гитарный перебор Пауля к винтовой лестнице, поднялся по ней на второй этаж. Первая дверь по коридору не поддалась на его лёгкий толчок и, хоть за ней и слышалась какая-то возня, он не стал настаивать. Вторая дверь была открыта, в тёмной комнате за ней спал упитанный Вася, прозванный в их компании Карлсоном, а на другой кровати похрапывали какие-то незнакомые личности. Хельги спустился по второй лестнице в другом конце коридора и оказался в небольшой комнате, которую хозяин считал кабинетом. Среди книжных полок в глубоком кресле сидел брюнет в очках с позолоченной оправой и с сигарой в зубах и читал какую-то раритетную книгу в кожаном переплёте. Хельги не смог бы сказать с уверенностью, видел ли он этого мужчину раньше, хотя бы за столом. Незнакомец поднял проницательный взгляд разноцветных глаз на Хельги, и произнёс.
- Вам не сюда. Похоже, вы прошли мимо цели.
На втором этаже рядом с той лестницей, по которой только что спустился Хельги, был туалет, и Хельги решил, что это его имел в виду брюнет. Решительным, хоть и не совсем твёрдым шагом, Хельги направился к двери в зал, брюнет чуть ухмыльнулся, вскинув левую бровь, едва пожал плечами, и вернулся к чтению.
В зале Милонеги тоже не оказалось, там лишь сидела компания самых стойких выпивох из всех собравшихся, и горячо спорили, стоит ли открывать ещё одну бутылку или пока хватит. Хельги вернулся в холл и, встав между камином и Паулем, спросил у него.
- Ты не видел, Милонега не проходила?
- Она давно наверху, - ответил Пауль, не переставая перебирать струны и не открывая глаз. – И обратно не спускалась. Во всяком случае, не по этой лестнице.
Единственной комнатой, которую не проверил Хельги, была та, первая, с запертой дверью. Он снова поднялся на второй этаж, по пути вспомнив, что видел Свету в зале, с Валерием. Вообще, единственными, кого он не видел, обходя дом, были Милонега и Ильгам. Дойдя до двери, он легонько нажал на неё. Дверь не поддалась. Он собрался уже толкнуть её сильнее, но тут из-за дери, из той загадочной запертой комнаты донёсся женский стон. Такой знакомый, Хельги его не спутал бы не с каким другим. Раньше Хельги был единственным, кто слышал, кто имел право слышать его. Судорога свела его лицо в гримасу ярости, и он понял, что сейчас просто сорвёт дверь с петель и ворвётся туда с бешеным рёвом. С большим трудом он остановил себя, перед его внутренним взором мелькали лица, её лица… Милонега радостная, Милонега сердитая, Милонега грустная… Милонега влюблённая… Он резко развернулся и направился к лестнице.
Он вспомнил, как они познакомились. Поехав поездом на Чёрное море, Хельги решил вернуться самолётом. В большом и незнакомом столичном аэропорту Хельги никак не мог найти автобусную остановку и решил спросить у кого-нибудь. Рядом на скамеечке сидела красиво и со вкусом одетая азиатка, по виду явно иностранка. Он обратился к ней.
- Excuse me, please... – Когда-то хороший репетитор поставил Хельги безукоризненное произношение, и потому, как выяснилось позже, он тоже был принят за иностранца.
- Yes? Can I help you? – У Милонеги же был заметный акцент, но как будто не русский.
- Tell me please, how can I find a... – Слово вылетело у него из головы, он никак не мог вспомнить его. – Ну, блин, забыл, как же будет «автобусная остановка»?..
- «Автобусная остановка» по-английски будет – «bus stop», – произнесла она, удивлённо смотря на него. Их взгляды встретились, и они, помедлив мгновение, рассмеялись…
…Слева, под нижним веком наливалась слеза. Стиснув зубы, Хельги зажмурился, и, выдавленная, солёная капля покатилась по щеке, цепляясь за коротенькую свежую щетину. Хельги зло утёрся рукавом, спустившись вниз, он прошёл к выходу, старательно отворачивая лицо от угла, где Пауль всё ещё дремал под тихую гитарную мелодию.
Он шёл по кооперативным улочкам, пока не вышел к лесу. На краю, на границе раздела лесополосы и участков, он обернулся. За несколько кварталов сзади, среди спящих дач одиноким пятном светились окна ильгамова дома. Злость и слёзы снова накрыли его, он отвернулся и шагнул под полог чащиы. Мох мягко пружинил под ногой, еловые ветви касались головы и плеч, как чьи-то безразличные руки. Он не мог больше сдерживаться, всё в нём бурлило и разрывало его на части. Стиснув зубы в судорожном оскале, подняв лицо вверх, к равнодушным звёздам, он глухо зарычал, застонал, а потом заскулил, опустившись от бессилия на корточки, ткнувшись лбом в стоящую рядом сосну и обхватив её руками. Солёная влага смешивалась с янтарной смолой, стекая по шершавому стволу, тот, кто сидел подле него, был больше похож на насмерть раненого зверя, чем на человека.
* * *
Хельги не стал проходить внутрь. Он стоял в темноте улицы, прячась за дверным косяком от падавшего изнутри тусклого рассеянного света.
- Пауль, ты отвезёшь Милонегу домой? – спросил он в сумрак холла.
- Да… Что-то случилось?
Лицо Хельги исказила кривая ухмылка. Он взял себя в руки и как можно спокойней, чтобы Пауль ничего не заподозрил, сказал.
- Нет. Просто мне надо ехать в город. Я не могу остаться на ночь.
Треньканье гитары стихло.
- На какую ночь? Уже скоро утро… Ты ведь пил?
- Да всё выветрилось! Да и инспекторов сейчас мало…
До Хельги долетел лёгкий стук и тихий звон струн – Пауль прислонил гитару к стене и, вероятно, собирается подойти к Хельги. Этого допускать не стоило.
- Ну, задержался я, давай, побегу, не провожай, - отбарабанил Хельги, торопливо развернулся и быстро зашагал к машине.
* * *
Он остановился в каком-то тёмном переулке. Спать не хотелось, вообще ничего не хотелось. Он чувствовал, что его тут больше нет. А, значит, для него самого нет этого мира, значит, нет ни потребностей, ни стремлений. Он сидел в машине и смотрел, как из-за заводских кварталов восходит солнце.
А в полдень заверещал телефон. Звонил Пауль.
- Старик, ты где? Что там у вас вчера произошло?
- О чём ты? – Голос у Хельги звучал ровно и серо.
- Ильгам ходил взад-вперёд и спрашивал у всех, куда ты пропал, он де хотел тебе поведать что-то. Милонега от него шарахалась, а когда я её вёз – плакала, всю дорогу проревела, у неё даже платочки бумажные кончились, пришлось свой дать. А на въезде в город вдруг говорит: скажи, мол, ему, что я не знаю, как получилось, что он настаивал, а я сдалась, и что пьяная была, из-за алкоголя всё. А потом ещё сильнее разревелась и говорит, нет, мол, не алкоголь, сама виновата. Я говорю, скажи сама, а она – нет, говорит, не смогу. На чём ты там настаивал, старик?
- Не я, - усмехнулся Хельги. – Она дома?
- Нет. Сказала, чтоб я её подождал, через минут десять вышла с какой-то сумкой, и я отвёз её на вокзал, к кассам, кажется, взяла билет в столицу – она что-то про родителей говорила. Они ведь там живут?.. Потом в гостиницу. Вы что, поругались?
- Да не то, что бы… Где, говоришь, Ильгам?
- Известно где, дома, на квартире.
Взгляд Хельги устремился в бесконечность.
- Скажи ему, чтобы был на пустыре за его домом через пятнадцать минут. Не говори, что я просил. Потом скажешь.
- Старик, да что там у вас?! Мне подъехать туда? – Голос Пауля выдавал крайнюю его обеспокоенность.
- Нет. Просто передай. Всё.
Хельги отключил связь и прицепил телефон к поясу. Внедорожник мощно рыкнул и рванул с места, бросая из-под колёс комья грязи.
* * *
Хельги ждал его. Завидев знакомую куртку, Ильгам пошёл чуть быстрее, кажется, он даже улыбался.
- О! Мы все гадали, куда ты подевался? – громко и радостно заговорил он. Потом он увидел глаза Хельги, и улыбка исчезла с его лица. Он понял, что Хельги всё знает. Он остановился, не доходя метров пяти, и Хельги сам прошёл это расстояние, Ильгам не разглядел в его походке ничего хорошего.
- Т-ты понимаешь, какое дело… - Залепетал он. – Ну, она сама… Ну, в общем, как это, я говорю – нет, что он подумает, а она – да ладно…
- Она прислала мне сообщение, - сказал Хельги, хлопнув рукой по телефону, висевшему на его ремне. – Её слова не совпадают с твоими.
- Ну так, конечно, так она и призналась, - на Ильгама было противно смотреть. – Да и потом, я не понимаю, что тут такого, почему я виноват? Она не сопротивлялась, ты сидел где-то – тебе было не до неё, так чего же ты сейчас?.. – Похоже, он решил, что лучшая защита – нападение. Хельги придвинулся к нему ещё на полшага.
- Тебе вчера было плевать, так при чём тут я? Сам виноват! – Всё больше расходился Ильгам. Он сощурился, как кот, объевшийся сметаны. – А вообще-то она – ничего! У неё самая классная за…
Хельги ударил его справа в скулу. Не ожидавший удара, Ильгам упал на спину и задёргал ногами, пытаясь отползти прочь. Когда звон в голове утих, Ильгам увидел, что Хельги не торопиться его добивать, а стоит там, где и стоял. Ильгам поднялся, он начинал злиться на Хельги.
- Из-за какой-то су…
Хельги ударил его в живот, Ильгама скрутило пополам, удар сверху вниз в затылок снова повалил его на землю.
- Встать! – прохрипел Хельги.
- Отвали от меня, - выдавил из себя Ильгам, даже не пытаясь подняться. – Я же ничего не…
Сильная рука схватила его за шиворот и поставила на ноги. В последний свой удар Хельги вложил всю мощь, силу каждой мышцы, противник даже не пытался что-то сделать. Левой в челюсть.
Свернувшись калачиком, держась одной рукой за живот, Ильгам слабо всхлипывал, размазывая другой по лицу кровь, слёзы и сопли. Рот был наполнен кровавой жижей и передними зубами, челюсть болела нещадно. Хельги подошёл к поверженному противнику, вытер о его куртку подошвы ботинок и направился к машине.
* * *
Магнитный поезд, расставшись с вокзалом, неспешно скользил между бетонными берегами жёлоба – в черте города разгоняться нельзя. За столиком в купе одного из вагонов сидела девушка, ссутулясь, закрыв ладонями лицо. Чёрные волосы спадали вперёд, не закреплённые заколкой, и со стороны не то что лица, самих кистей рук не было видно. Девушка убрала ладони, откинув назад волосы и открыв лицо с заплаканными азиатскими глазами и небольшим японским, припухшим от плача носиком. Она посмотрела за окно. Вот-вот состав проедет мимо того места, где Хельги всегда ждал, обогнав на своём внедорожнике неторопливый поезд. Обычно, отправляясь в столицу в командировку или к родителям, она брала билет на утренний экспресс, Хельги махал ей рукой, а справа от него, высоко в небе светило солнце… Сейчас же за окном стояла чёрная ночь, лил стылый осенний дождик. Капли, косо ползущие по стеклу, мешали смотреть, она не была уверена, что в такой тьме сможет разглядеть то место… Вот, кажется, за этим поворотом… Закончилась смутно белевшая бетонная стена, а за ней – тот самый песчаный пригорок, свет от мощных автомобильных фар озарял его сзади, и в этом свете стояла тёмная фигура, так знакомо ссутулившаяся… Против света не видно было деталей, но она и без того поняла, кто… Она судорожно вздохнула и захлебнулась в новом приступе рыданий.
* * *
…Хельги смотрел на проплывающий мимо поезд, увозивший, возможно, навсегда часть его, словно кусок кровоточащего мяса, вырванный из тела, и глухая боль заполняла его душу. Он поднял голову навстречу дождю. Холодная вода стекала по лицу, запуская пальцы струй за воротник.
